Смерть молчит [Смерть молчит. Другая жена. Коммерческий рейс в Каракас] - Мишель Лебрюн

Если я и грезил, то не сознавал этого. Во всяком случае, комической фигурой драмы я себя не ощущал. Чувствовал себя решительно и уверенно — как в управлении на Центр-стрит.

Взглянул на часы. Только половина четвертого. Старик еще на работе. Если уж делать, то не откладывая. И я отправился в издательство Кэллингема.

У Старика я провел около часа. Он уже все знал — позвонила Элен. Можно было догадаться, что кинется к телефону, как только я выйду, чтобы раз и навсегда доказать — она самая преданная из всех его невольников.

Удивительно, как пугавшие нас проблемы разрешаются, если встретить их лицом к лицу. Старик был гораздо яростнее, намного злее и куда мстительнее, чем я когда-либо представлял. Бушевал, орал, угрожал вовсю. Чьи слова перевесят? Мои или его и Дафны? Я что, мол, думаю, что комиссар полиции, его старый и близкий друг, поверит хоть чему-нибудь из моих слов? И кто я вообще, если не жалкий парвеню, которого он по доброте своей вытащил из сточной канавы? Если думаю, что найду где-то другое место, то ошибаюсь. Уж он-то пеня выследит и сумеет изолировать. Вот именно, изолировать. Если я отважусь хоть словечко пискнуть репортерам, у него есть знакомые психиатры… А что касается капитала Бетси, если я рассчитываю на него, то скоро смогу убедиться, что адвокаты аннулируют завещание ее матери. Наконец, когда эти все более бессмысленные угрозы не помогли, вдруг полностью переменил тон и заговорил как любящий тесть с набедокурившим зятем. Как же я могу так поступать с бедняжкой Дафной?

— Послушай, Билл, ты же умный парень, и я тоже. Если ты считаешь, что мы мало платим, постараемся все это решить. Давай я позвоню лейтенанту и скажу ему, что у тебя произошел нервный срыв, и только потому, что ты когда-то был женат на этой…

Все это было и грустно и смешно. Но для меня, вооруженного сознанием цели, не было ничего нового. Казалось, я слушал голос человека иной цивилизации — вождя каннибалов или малайского охотника за черепами.

Когда я уходил, он снова разорался. Секретарша его взглянула на меня с испугом — с тем самым выражением всех работников его империи, которое я так хорошо знал и надеялся никогда больше не увидеть.

— Господи Боже, мистер Хардинг, что вы ему сказали?

— Ничего, только «прощай», — ответил я.

Прощай! Как чудесно звучало это слово! Всю дорогу я наслаждался его ароматом. Больше я уже не был вице-президентом рекламного агентства. Не был больше никем, просто независимым человеком. Чувствовал себя помолодевшим лет на десять. Все чудесно изменилось. После разговора со Стариком меня не пугала даже перспектива обязательного объяснения с Бетси. Это невероятно, но даже ждал его. Невидимая преграда лжи между нами наконец-то падет. В эту ночь мы снова будем достойны друг друга.

Войдя в квартиру, я встретил в холле Элен и Рикки. Элен как раз привела его с прогулки. Увидев меня, сразу побагровела и потащила Рикки по коридору в детскую. Но он заверещал: «Папа, папа!» — вырвался, подбежал ко мне и запрыгал вокруг. Я схватил его в объятия. Элен остановилась, смерила меня взглядом и с кислым видом удалилась. Рикки обхватил меня за шею. Глядя на его сияющую мордашку, я взволнованно твердил себе: «Слава Богу, скоро уже не будет никаких Элен, никаких роскошных квартир с роскошными детскими; будем только мы, моя жена и мой сын». И вдруг я вспомнил Элен в ее белой ночной сорочке, с переброшенной через плечо толстой косой, как она смотрела на меня и Анжелику, лежавших в объятиях на кушетке. «Что-то разбудило Рикки», — вспомнил я ее слова. Машинально спросил его:

— Ты помнишь ту женщину, которую я привел к тебе однажды ночью, когда ты лежал в постели?

— Это в тот раз, когда мне вырвали зуб и я проснулся среди ночи?

— Да, тогда. Ты ее помнишь?

— Ну да. — Рикки сосредоточенно закрутил мой чуб тугим узлом. — Ты же знаешь, конечно, помню. Это была моя другая мама, да? Та, что у меня была, пока мы не переехали сюда.

Как все было просто — словно сама судьба помогла мне, когда я взывал о помощи. Мне казалось невероятным, что Рикки узнал Анжелику, хотя не видел ее почти три года. Но это произошло. Он ее помнил. И не только ее: помнил время, когда ее видел, по часам с боем, и даже день, день, когда он был у зубного врача… что легко проверить по картотеке… День и час…

Теперь у меня был свидетель. У меня в руках. Наконец-то я посмеюсь над Трэнтом.

Меня залила волна возбуждения. За спиной я услышал скрежет ключа. Обернулся, продолжая прижимать к себе Рикки.

Вошла Бетси. Лицо ее осветилось нежной улыбкой.

— Привет, — сказала она. — Вся семья меня встречает!

19

— Сейчас, — решил я. — Сейчас я ей все скажу.

Рикки вырвался у меня из рук и помчался к Бетси, которая, нагнувшись, принялась целовать его — она всегда его целовала с каким-то отчаянным порывом, словно он в любой миг мог исчезнуть.

— Будь добр, Билл, сделай мне что-нибудь выпить. У меня был ужасный день, все как с ума посходили. Я пойду переоденусь и сразу вернусь.

Она удалилась за руку с Рикки. Я приготовил в гостиной два мартини. В ожидании Бетси напряжение и нервозность мои возросли до предела, но это было, скорее, счастливое напряжение актера, ожидающего, когда на премьере раздвинется занавес, я сознавал, что больше прятать голову в песок невозможно.

Бетси вернулась улыбающаяся. Переодевшись в зеленое платье, выглядела молодо и свежо.

— Так! — сказала она. — Где там мой мартини?

Подойдя ко мне, забрала коктейль, не забыв о благодарном поцелуе.

— Милый, ты не знаешь, что происходит с Элен? Когда я вошла в детскую, вылетела оттуда как ошпаренная. Не случилось ли чего с ее племянницей в Англии?

— Нет, — ответил я, — дело не в этом.

Сев на диван, взглянула на меня поверх стакана.

— Так ты знаешь…

— Да, знаю.

Меня вдруг начала мучить мысль, вовсе не приходившая в голову, пока я сосредоточился на своем «великом моральном возрождении». Старик ведь больше никогда не даст ни цента на ее благотворительный фонд. Может вообще попробовать его ликвидировать. Для Бетси это будет страшным ударом — еще одним. И тут я вдруг представил, что я ей должен сказать, и чувство ужаса от того, что я наделал, затмило радость от попытки самоочищения.

Между ее бровями собрались морщинки.

— Что-то случилось, Билл?

— Помнишь, однажды ты мне сказала, что ты не хочешь, чтобы я скрывал от тебя неприятные вещи?

— Разумеется, помню. Что случилось, Билл? Что-то из-за Анжелики?

То, что именно опасность, исходившая от Анжелики, прежде всего пришла ей в голову, вдруг показало мне, как глубоко в ней укоренилась неуверенность по отношению к Анжелике. Меня снова стала мучить совесть, злость на себя, а любовь и сочувствие к Бетси затопили меня.

— Да, — сказал я, — из-за Анжелики.

— Значит, ее ждет суд?

— Да. Но не в этом дело. Бетси, прежде чем я все расскажу, одно тебе должно быть ясно. Знаю, о чем ты думаешь, и скажу прямо. Я к Анжелике вообще ничего не испытываю. Что бы я ни сделал, как бы все это ни выглядело, ты должна мне поверить. Я люблю тебя, дорогая.

Поставив стакан на столик, она встала, побелев как мел.

— Ты веришь мне, веришь? Скажи!

— Расскажи мне, Билл. Расскажи все. В чем дело?

— Сегодня вечером я был у твоего отца. И подал в отставку.

— В отставку? Но… но при чем тут Анжелика?

— Я подал в отставку, потому что вынужден был заявить Старику, что не могу больше обеспечивать Дафне ложное алиби. Анжелику все-таки обвинили в убийстве, и ее наверняка осудят, поскольку она алиби не представила. Но алиби у нее есть. В два часа ночи, то есть в то время, когда был убит Джимми, она была здесь, со мной. Сегодня утром я отправился на Центр-стрит и все рассказал Трэнту.

На нее было страшно смотреть, не потому, что она сломалась, а потому, как отчаянно пыталась справиться с собой. Голосом, натянутым, как струна, сказала:

— Но ты же с нею не встречался, ты даже не знал, что она в Нью-Йорке. Джимми пришлось обещать ей… ты же мне говорил…

Подойдя, я взял ее за бессильно упавшие руки.

— Я не сказал тебе. Хотел, готовился, никак не мог решиться. Откладывал все снова и снова… но видишь, девочка моя, если я теперь скажу правду, ты же поверишь, что это правда, ведь так? И если я тебе клянусь, что она для меня ничего не значит, что мне и в голову не приходило…

— Прошу тебя, — сказала она, отстраняясь. — Пожалуйста… расскажи мне все. Просто расскажи. И все.

Я рассказал все, что произошло от первой моей встречи с Анжеликой перед ее домом, и до той критической ночи, когда она заявилась ко мне. Не умолчал ни о чем. Поскольку я уже все понимал и мог на все взглянуть как бы со стороны, спокойно смог признаться Бетси, что чувствовал я к Анжелике, признаться в своем ложном, сентиментальном порыве из воскресшего прошлого, и даже в последней унизительной любовной попытке, прерванной появлением Элен. Я знал, что все должно выйти на свет. Это решающий миг нашего супружества.